Да, дорогие мои деды, совсем недаром на поэзию всех сегодня потянуло. Весна, однако.
Вот и Николай Владимирович вспомнил, что писал 20 лет назад. И как ведь писал! Читаешь и ощущаешь себя вместе с ним стремящимся "найти полегче путь" для каравана судов.
Моргун сказал(а):
Но продолжим начатый разговор об уничтожении авиатехники, причем такой, которая могла бы ещё летать и летать.
Поддерживая тему разговора, хочу вас сегодня познакомить с одной старушкой-оптимисткой, которая однажды сказала такие слова:
-----
Как же мы теперь на нём полетим?..
Случилось это летом 1974 года. Работал я тогда старшим инженером РСП (радиолокационная система посадки самолётов) в Уфимском аэропорту. В тот день мы проверяли состояние уголковых отражателей чешского посадочного радиолокатора «Тесла» РП-3Г. Всего их в комплекте радиолокатора насчитывалось 18 штук, и разбросаны они были по всему аэродрому, но в тот момент, когда всё произошло, мы находились в районе уголковых отражателей, находившихся недалеко от точки посадки с магнитным курсом 321 градус.
Стояла прекрасная летняя погода, техники Саня Караванов и Саня Юрьев сняли с себя рубашки и совмещали полезное с приятным. Нужно было подровнять грунт вокруг фундаментов и сделать другие работы, содержание которых к этому рассказу никакого отношения не имеет, поэтому их описание можно безболезненно опустить.
Ничто не предвещало никаких из ряда вон выходящих событий, аэропорт жил своей обычной каждодневной жизнью. И тут за своей спиной я вдруг услышал периодически повторяющийся громкий грохот:
- Ба-ба-ах!.. Ба-ба-ах!.. Ба-ба-ах!..
А когда обернулся, увидел, что по ВПП (взлётно-посадочная полоса) скачет самолёт Ан-24. Он ударялся о бетон, взлетал в воздух, опять ударялся, опять взлетал, приближаясь к нам... Казалось, конца этим прыжкам не будет.
В первую секунду я подумал, что это неудачная посадка с магнитным курсом 141 градус, бросил взгляд на антенны посадочного радиолокатора, которые были неподвижными, и сразу понял, что этот самолёт не садится, а взлетает, но при этом что-то произошло, и экипаж был вынужден прервать взлёт.
В те годы, по требованиям руководящих документов, использование посадочного радиолокатора при заходе воздушных судов на посадку было обязательным. С индикаторов диспетчеров велась фоторегистрация каждого захода, и были времена, когда мы не могли взять радиолокатор на техническое обслуживание, так как в течение рабочего дня очень трудно было выбрать такой промежуток времени, чтобы не было заходящих на посадку бортов.
Из-за этого частенько возникали конфликты со службой движения, так как без проведения ежедневного технического обслуживания использовать радиолокатор для управления воздушным движением запрещалось теми же самыми руководящими документами. Выполняя одно требование, приходилось нарушать другое, и никто не хотел брать на себя ответственности, чтобы устранить это явное противоречие.
Эти мысли мгновенно промелькнули у меня в сознании и дали полную уверенность в том, что самолёт производил взлёт, а не заходил на посадку. Никаких воздушных судов на прямой я тоже не заметил. Обычно в хорошую погоду самолёты, находящиеся на четвёртом развороте, и, тем более, на прямой, уже видно невооружённым глазом.
Наконец, прыжки самолёта прекратились, и он заскользил на брюхе по бетонной поверхности ВПП в фейерверке летящих из-под него искр. При этом сначала его повело в одну сторону от оси ВПП, потом в другую, но, промчавшись мимо нас, остановился он всё-таки на полосе, не сбив ни одного фонаря светосигнальной системы. Из-под фюзеляжа шёл дым, но пламени не было. До остановившегося самолёта от нас было метров 600, и мы, не сговариваясь, что было мочи побежали к самолёту, зная, что наша помощь может там понадобиться.
В это время по третьей РД (рулёжная дорожка) рулил старший инженер РСБН (радиотехническая система ближней навигации) Володя Фомин на своём мотороллере «Муравей». Свернув на обочину, он откатил свою технику от рулёжки и помчался по траве бегом наперерез нам. Добежав до полосы, мы свернули на БПБ (боковая полоса безопасности) и побежали дальше. На поверхности ВПП хорошо было видно блестевший на солнце след от дюралевой обшивки нижней части фюзеляжа, по которому можно было точно проследить всю траекторию движения самолёта по полосе.
Машина и экипаж были не уфимскими, поэтому я не знаю, какова была истинная причина такого неудачного взлёта. По рассказам осведомлённых работников в автобусе на пути с работы в тот же день мы узнали, что во время взлёта командир воздушного судна якобы сказал бортмеханику, чтобы он убрал свои ноги, а тот убрал шасси, когда самолёт ещё не взлетел. Не знаю, правда ли это, так как такую байку я слышал потом не один раз в других местах.
Когда мы подбежали к самолёту, эвакуация пассажиров уже почти закончилась, последние из них убегали от самолёта в нашу сторону за пределы ВПП, где и собрались взволнованной группой. Все с изумлением рассматривали лежащий на брюхе самолёт, из-под передней части которого выбивался густой чёрный дым. По полосе к самолёту уже мчались пожарные автомобили, и вскоре вместо дыма в воздух поднимался только белый пар. Самолёт не загорелся и остался цел. Пожарные расчёты сделали своё дело быстро и грамотно.
Одна бабуля, всё прижимавшая к груди свою нехитрую ручную кладь, увидев загнутые от соприкосновения с бетоном концы лопастей воздушных винтов, ходила туда-сюда и удивлённо причитала:
- Да, Боже ты мой, сынки!.. Как же мы теперь на нём полетим?..
Долго потом стоял этот Ан-24 с кривыми винтами напротив здания ДПСП (диспетчерский пункт системы посадки), а мы, проходя мимо него, каждый раз вспоминали слова той бабули.
